ВОЗМОЖНОСТИ ЯЗЫКОВОГО ПОРТРЕТИРОВАНИЯ В ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ

Сама по себе лингвистическая экспертиза стала одной их самых востребованных не так давно. Отсюда можно утверждать, что данная область познания бытия человека, существующего в рамках какого-либо дискурса, ещё не обрела в полной мере свой терминологический и методологический аппарат. Это проявляется даже на уровне наименований для обозначения указанной сферы деятельности: лингвистическую экспертизу определяют то как «лингвистическое консультирование»[1], то как «юрислингвистику»[2], то просто как раздел «прикладной лингвистики»[3].

Подобные разночтения часто приводят и к тому, что возникает путаница между различными терминологическими номинациями и даже видами лингвистического исследования, а также его статусом. В результате выводы экспертизы зависят от взгляда того или иного специалиста на проблему, а не от объективных данных. Например, для исследования текста экстремистской направленности или установления его автора отдельно друг от друга проводят «лингвистический, психологический, литературоведческий анализ»[4]. В то время как все эти методы имеют общие основания и не поддаются подобному разделению, потому что, во-первых, в лингвистической экспертизе устраняется грань между лингвистическим и литературоведческим анализом (здесь уместнее говорить о филологическом анализе), во-вторых, психолингвистика выступает не просто как «изучение личности через её речевые проявления»[5], а в качестве «комплексного подхода к рассмотрению семантики слова», то есть с учётом «теории познания; психологии памяти, мышления и речи; нейрофизиологии и нейролингвистики»[6], что подразумевает изучение языка «преимущественно с позиций человека, его потребностей, механизма его оперирования языком, его отношения к нему»[7].

Стремление к единому методологическому аппарату, способствующему не только оптимизации хода исследования, но и конкретизации, а также большей эффективности его результатов, приводит к необходимости использования синтетических способов понимания текста. Одним из подобных приёмов интерпретации речевого произведения является языковое портретирование.

Данная лингвистическая стратегия исследования текста позволяет не только определить тип речедеятеля (национальный, социальный, культурный и т.п.), а изучить самого адресанта речи и его языковые проявления. Иными словами, эксперт анализирует одновременно и характерологические особенности речи носителя языка, и коммуникативные способности человека, и его лингвокультурный типаж. Это помогает интерпретировать различные аспекты речевой ситуации, обнаруживать явные и скрытые смыслы коммуникативного намерения, определять мотивы говорящего, а главное – способствует рассмотрению акцентуальных качеств личности в рамках порождаемых ей текстов, отражающих особенности речевого поведения и его аксиологические ориентиры.

Всё это свидетельствует в пользу применения метода во всех видах речеведческих экспертиз:

• автороведческая экспертиза (языковое портретирование способствует идентификации истинного автора текста, а также определению его характерологических черт);
• лингвистическая экспертиза по делам о нарушении авторских прав – плагиате (языковое портретирование позволяет установить долю заимствований в исследуемом тексте, выявить оригинальные черты авторского подхода к проблеме, обнаружить специфические черты речевой деятельности адресанта, его уникальные способы выражения мыслей);
• лингвистическая экспертиза по делам об экстремизме (языковое портретирование помогает конкретизировать позицию автора текста, выявить явные и скрытые речевые манипуляции в произведении, определить наличие или отсутствие информации экстремистского свойства);
• лингвистическая экспертиза по делам о защите чести и достоинства, деловой репутации (языковое портретирование помогает выявить коммуникативные намерения адресанта речи, определить мотивы его говорения, обозначить статус высказывания в виде утверждения, эмоционально-оценочного суждения и т.п.);
• лингвистическая экспертиза медиасреды: средств рекламной коммуникации, товарных знаков, доменных имён, фирменных наименований и других объектов интеллектуальной собственности, завуалированной информации и смыслового содержания текстов СМИ (языковое портретирование способствует определению общих стилистических установок, выявлению образов автора и адресата, формированию модели построения текста, интерпретации роли средств речевой выразительности в нём);
• лингвистическая экспертиза по делам, связанным с угрозами. Шантажом и вымогательством (языковое портретирование помогает квалифицировать роли участников речевой ситуации, определить их коммуникативные намерения, обнаружить явные и скрытые речевые манипуляции, проанализировать средства речевого воздействия);
• лингвистическая экспертиза по выявлению смыслового содержания текстов (языковое портретирование направлено на выявление особенностей речевой ситуации, мотивов говорения и коммуникативных намерений) и т.п.

Таким образом, языковое портретирование может применяться во всех видах речеведческих экспертиз, так как способствует не только расширению их возможностей, но и позволяет получить наиболее точные результаты.

ПРОБЛЕМЫ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ В СФЕРЕ СУДОПРОИЗВОДСТВА

В статье рассматривается вопрос об интерпретации филологических терминов в юридической практике. Автор описывает случаи двоякого толкования понятий «утверждение» и «мнение», являющихся базовыми для лингвистической экспертизы. Подмена дефиниций приводит к искажению результатов исследований, что влияет на рассмотрение дела в суде.

Ключевые слова: лингвистическая экспертиза, мнение, утверждение, судопроизводство.

Современная лингвистика сталкивается с постоянно растущим потоком прикладных задач. Они связаны с появлением такой сферы реализации языка, как юридическая техника, регулирующая одновременно речетворческие процессы выражения «воли законодателя и процессы толкования действующих законов» [7]. Более того, сам «язык в его естественных проявлениях нередко становится объектом следственного и/или судебного рассмотрения, частью которого является лингвистическая экспертиза» [8, с.86]. В данном случае речь идёт не только об исследовании текстов процессуальных документов, их содержательно-смысловой, лексической, грамматической специфики, а также логической стройности, непротиворечивости их составных частей [3, с.40], но и об «установлении фактов, имеющих юридическое значение (правоприменение)» [4, с.16]. Иными словами, судебная экспертиза существует как в рамках юридической сферы применения языка, так и в рамках научного дискурса, который в данном случае не всегда касается речевой основы правотворчества. Это означает, что в качестве объекта рассмотрения может выступать любая форма коммуникации.

Однако,  когда материал исследований становится частью сведений, служащих основой для его проведения и реализации судебного процесса, может возникать ряд трудностей при трактовке филологических терминов в семантическом поле юридического языка. Это связано с относительной однозначностью терминологического аппарата и в сфере правотворчества, и в сфере правоприменения. Условие моносемантичности продиктовано рационалистической концепцией, «согласно которой нормальный юридический язык должен быть способен преодолевать стихийное начало естественного языка, в частности, субъективно-множественную интерпретацию речевых произведений» [7]. Подобный подход является оправданным, так как он способствует оптимизации протекания судопроизводственных процессов. В этом смысле юридическая терминологическая система является идеальной, ибо, во-первых, соответствует требованиям, предъявляемым к специальной лексике, во-вторых, содействует успешности протекания делового общения, устранению коммуникативных неудач.

При этом остаётся незамеченным факт «цикличности развития» юридической терминологической системы, её «эволюция» [15], которая способствует проявлению стихийности в формировании дефиниций того или иного понятия. Отсюда язык правовых текстов также может наделяться различными смыслами при трактовке одного и того же термина. Однако тенденция к абсолютизации единственного значения слова содействует сохранению моносемантичности в целом. У данного явления имеются и отрицательные черты. Они становятся очевидными при столкновении юридического и научного дискурса в сфере судопроизводства.

Термин в лингвистической экспертизе существует по законам естественного языка, «в котором отвлечение от семантики компонентов внутренней формы более значимо, чем её актуализация, условность связи признака внутренней формы и актуального значения является нормой [7]. Это подтверждает возможное существование у понятий отношений синонимии и многозначности-омонимии с другими словами. Возникает ситуация, когда привыкшие к абсолютизации языкового знака специалисты с юридическим образованием начинают «буквализировать» филологический термин: наделяют его дефинициями правового характера (фактически производят замену одного определения другим, что базируется на многозначности-омонимии номинаций, сравните, например, дефиниции к понятию «апелляция» – в юриспруденции «пересмотр высшей инстанцией обжалованного окончательного приговора низшего суда в его основаниях в пределах принесённой жалобы» [16, с.507]; в филологии «обращение» [6]; в виноделии «основная единица классификации качественного вина» [1]) и/или лишают его смысловых компонентов, упрощают его значение, сводят к единственному и исключительному. Подобное обращение с понятиями приводит не только к превышению компетенции сторон, принимающих участие в расследовании и рассмотрении дела, но и влияет на результат судебного разбирательства, так как искажает реалии исследованного лингвистом языкового материала.

Характерным примером становится употребление филологических понятий «утверждение о фактах» и «мнение» в делах о защите чести, достоинства и деловой репутации. В лингвистической экспертизе данные термины обладают дефиницией, понимание которой не вызывает острого столкновения научных точек зрения с позиций полисемантичности понятий. Некоторые исследователи считают, что определения слов являются «символическими», так как заключают в себе различные оттенки смысла. Иными словами, номинации «категорий условны и имеют синонимы» [9]. Доказательством тому является и частое толкование терминов с помощью тождественных слов, а то и посредством приведения категории «противоположной» понятию по своему содержанию. Например: «Утверждение – высказывание (мнение, суждение), в котором утверждается что-либо и в котором отображается связь предмета и его признаков» [10, с. 53]. Отсюда можно сделать вывод, что любое высказывание по существу является мнением адресанта. Это ярко прослеживается в системе научного дискурса. Созданные в его рамках тексты отличаются практически полным отсутствием модальности, выражения субъективной оценки, но при этом являются «частью картины мира говорящего»  [5], соотносятся с его «системой убеждений», соответствуют его «когнитивной сфере» [2, с.32-33]. Это означает, что утверждение в любом случае содержит в себе «суждение, выражающее чью-нибудь точку зрения» [10, с.50], только не представленную «в явной форме» [2, с.32], почти лишённую «субъективной модальности» [12, с.117].

Подобная интерпретация терминов отражена и в текстах нелингвистических экспертиз. Например, в «Заключении об оценке рыночной стоимости права пользования 1кВА/сутки дизельных электростанций» (все реальные наименования лиц и организаций изменены в целях соблюдения требования конфиденциальности при проведении лингвистической экспертизы) исследователи обозначают изложенные ими объективные факты как мнение:

• «Содержащиеся в Заключении специалиста об оценке анализ и мнения принадлежат самим оценщикам »;
• «Мнение оценщиков относительно стоимости объекта оценки действительно только на дату оценки объекта оценки»;
• «Настоящее Заключение специалиста об оценке содержит профессиональное мнение оценщиков относительно стоимости объекта оценки »;
• «Содержащиеся в Заключении анализ, мнения и заключения действительны строго в пределах ограничительных условий и допущений, являющихся частью настоящего Заключения».

Анализ практики словоупотребления показывает, что используемая специалистами лексема обладает семантикой фактуальности, так как отражает реальные, поддающиеся проверке на истинность сведения. При этом сам жанр документа исключает присутствие в тексте какой-либо коннотативности. Однако свойственная любому языковому знаку оценочность [14], а также совпадение смысла сообщаемой информации с субъективной точкой зрения на неё позволяют дать «утверждениям» номинацию «мнения». Отсутствие противоречивости в данном случае проявляется ещё и в том, что эксперты обозначают свои выводы как официально оформленное и основанное на научных методах и принципах заключение. Документ обладает чёткой структурой, имеет терминологический аппарат (словарь), содержит ссылки на авторитетные источники и условные сокращения, носит резолютивный характер. Иными словами, он создан в рамках «научного мнения». В лингвистической экспертизе данное устойчивое словосочетание имеет фактуальную основу, ибо не соотносится в явной форме с системой представлений о мире говорящего и не наделяется яркой субъективной модальностью.

Подобное использование филологических терминов при проведении исследований по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации может привести к трактовке того или иного понятия с позиции, которая будет выгодна каждой из сторон. Это происходит потому, что,  в отличие от лингвистической категории, «юридически значимая оппозиция утверждения о факте и мнения не описывает существующего в естественном языке положения дел» [11]. Юридический дискурс чётко противопоставляет указанные термины: «Утверждение о факте и выражение мнения – понятия разного рода» [17]. Такое расхождение связано с отличиями в филологической и юридической терминосистеме. В правовой сфере порочащими являются «не соответствующие действительности сведения, содержащие утверждения» о ненадлежащем поведении лица [13], при этом под мнением подразумевается «результат психической деятельности субъекта», его «мысли по определённому вопросу» [17].

Отсюда специалист с юридическим образованием может не учитывать полисемантическую природу понятий. Например, фразу лингвиста-эксперта «Это утверждение является одновременно мнением автора статьи и неизвестного информатора мнение Василия Дмитриева является утверждением, так как наделено всеми его грамматическими признаками » трактуется в отзыве на исковое заявление следующим образом: «Т.е. эксперт подтверждает, что статья является мнением автора».

 Подобное прочтение текста исследования представляется поверхностным не только по причине нарушения логичности речи при интерпретации высказывания (в тексте сообщается лишь о нескольких оспариваемых фразах, а не обо всей статье в целом, как это описывает сторона ответчиков), но и в связи с искажением филологической терминосистемы. Смешение дефиниций у понятий, относящихся к различным дискурсам, приводит к ошибочному толкованию результатов исследования (определение «мнения» как высказывания, сообщения в филологии подменяется определением «мнения» как выражения субъективной оценки в юриспруденции), что отражается на судебном решении: материалы экспертизы признаются не имеющими оснований «для удовлетворения заявленных требований».

Таким образом, в сфере судопроизводства приходится сталкиваться с проблемой интерпретации лингвистических исследований. Её решение видится не только в повышении коммуникативной компетенции специалистов юридического профиля, соблюдении ими норм деловой этики, помогающей осуществлять деятельность в рамках своей компетенции, но и в создании наиболее совершенного терминологического аппарата в области языковых экспертиз.

Список литературы

1. Апелляция. URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/Апелляция_(виноделие) (дата обращения: 22.07.2014).
2. Баранов А.Н.Лингвистическая экспертиза текста: теория и практика: учеб. пособие. – 2-е изд. – М.: Флинта: Наука, 2009. – 592с.
3. Божкова Н.Р.Возможные пути использования лингвистической экспертизы в правоприменительной практике // Судебная экспертиза: Методологические, правовые и организационные проблемы новых родов (видов) судебных экспертиз: материалы Международной научно-практической конференции (Москва, 15-16 января 2014г.). – М.: Проспект, 2014. – С. 39-41.
4. Бринев К.И.Семантика языка в зеркале его юридического функционирования (к проблеме разграничения категорий «сведение и мнение», «оценка», «факт») // Вестник Томского государственного университета. – 2009. – № 323. – С. 16-18.
5. Бринев К.И. Судебная     лингвистическая     экспертиза      по       делам  о  распространении   не   соответствующих   действительности   порочащих сведений. URL: http://konference.siberia-expert.com/publ/konferencija_2012/doklad_s_obsuzhdeniem_na_sajte/brinev_k_i_sudebnaja_lingvisticheskaja_ehkspertiza_po_delam_o_religioznom_ehkstremizme/5-1-0-139 (дата обращения: 22.07.2014).
6. Гладко М.А. Лингвистические средства реализации аргументирования в судебном дискурсе. URL: http://konference.siberia-expert.com/publ/konferencija_2012/stendovyj_doklad/lingvisticheskie_sredstva_realizacii_argumentirovanija_v_sudebnom_diskurse/6-1-0-122 (дата обращения: 22.07.2014).
7. Голев Н.Д. Научные     и    правовые    термины    в    аспекте   стихийного        функционирования           языка:       соображения            для дискуссии.  URL: http://konference.siberia-expert.com/publ/konferencija_2012/doklad_s_obsuzhdeniem_na_sajte/golev_n_d_nauchnye_i_pravovye_terminy_v_aspekte_stikhijnogo_funkcionirovanii_jazyka_soobrazhenija_dlja_diskussii/5-1-0-129 (дата обращения: 22.07.2014).
8. Голев Н.Д.Юридический язык как единство и борьба противоположностей // Язык. Право. Общество: Сборник статей II Международной научно-практической конференции (Пенза, 9-10 апреля 2014г.).  – Пенза: Издательство ПГУ, 2014. – С. 86-94.
9. Иваненко Г.С. Утверждение   о    факте:    форма   и   содержание.      URL: http://konference.siberia-expert.com/publ/konferencija_2012/doklad_s_ obsuzhdeniem_na_sajte/utverzhdenie_o_fakte_forma_i_soderzhanie/5-1-0-132 (дата обращения: 22.07.2014).
10. Как провести лингвистическую экспертизу спорного текста? Памятка для судей, юристов СМИ, адвокатов, прокуроров, следователей, дознавателей и экспертов / Под ред. проф. М.В. Горбаневского. – 2-е изд., исправ. и доп. – М.: Юридический мир, 2006. – 112с.
11. Карагодин А.А. К вопросу о разграничении утверждений о фактах и оценочных суждений в лингвистической экспертизе. URL: http://siberia-expert.com/publ/k_voprosu_o_razgranichenii_utverzhdenij_o_faktakh_i_ocenochnykh_suzhdenij_v_lingvisticheskoj_ehkspertize_a_a_karagodin/3-1-0-105 (дата обращения: 22.07.2014).
12. Попкова Л.М.ВЕРСИЯ ИЛИ ФАКТ (к вопросу о категории утверждения в публицистическом тексте) // Вестник Псковского государственного университета. – 2009. –  № 7. – С. 117-120.
13. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 14.06.2012 N 11 (ред. от 19.12.2013) «О практике рассмотрения судами вопросов, связанных с выдачей лиц для уголовного преследования или исполнения приговора, а также передачей лиц для отбывания наказания» [Электронный ресурс]: Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
14. Ревзина О.Г. О понятии коннотация // Языковая система и её развитие во времени и пространстве: Сборник научных статей к 80-летию профессора Клавдии Васильевны Горшковой. – М.: Издательство МГУ, 2001. – С. 436-446.
15. Туранин В.Ю. Факторы   эволюции юридической терминологической системы. URL: http://konference.siberia-expert.com/publ/konferencija_2012/doklad_s_obsuzhdeniem_na_sajte/faktory_ehvoljucii_juridicheskoj_terminologicheskoj_sistemy/5-1-0-92 (дата обращения: 22.07.2014).
16. Фойницкий, И.Я.Курс уголовного судопроизводства. Т. II. –  3-е изд, пересмотренное и доп. –  СПб.: Сенаторская типография, 1910. – 573с.
17. Эрделевский А.Утверждение о факте и выражение мнения – понятия разного рода. URL: http://www.lawmix.ru/comm/8381 (дата обращения: 22.07.2014).

ПУБЛИКАЦИЯ В СБОРНИКЕ ТРУДОВ КОНФЕРЕНЦИИ

Lingua Academica: Актуальные проблемы лингвистики и лингводидактики : материалы VIII Всерос. научно-практической конф. (9 февраля 2023 года, г. Ульяновск) / [под ред. доц. 

Н. А. Крашенинниковой]. – Ульяновск : УлГУ, 2023. – С.34-43

К ВОПРОСУ О НЕСТАНДАРТНЫХ СОСТАВЛЯЮЩИХ РЕЧЕВОГО АКТА ОСКОРБЛЕНИЯ В ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ

Е. Н. Бондаренко

• Аннотация.Статья посвящена определению нестандартных лингвистических феноменов как части структуры речевого акта оскорбления при проведении лингвистической экспертизы. Нестандартность языковых явлений связывается с нетипичной формой выражения адресата высказывания и инвективного сообщения. Сложность интерпретации вызвана использованием косвенной номинации лиц, к которым обращено высказывание, отсутствием интенции информирования о факте или состоянии, инвективным характером не слов, а звукоподражаний. В статье приводится анализ нестандартных составляющих речевого акта оскорбления. Эти частные случаи могут послужить примером при проведении лингвистической экспертизы высказываний с аналогичными лингвистическими феноменами.

Ключевые слова:лингвистическая экспертиза; речевой акт оскорбления; адресат; звукоподражание.

В лингвоэкспертологической практике исследование речевого акта оскорбления связывается с определением составляющих его структуры, которая обязательно подразумевает участников (инвектор и инвектум) и инвективное высказывание [4, с. 109]. Однако эти категории не всегда выражены явно, что вызвано желанием инвектора избежать ответственности за свои слова или использовать непрямую интенцию сообщения о факте или состоянии инвектума, а также разнообразием речевых форм, отличающихся семантикой указания на несостоятельность личности, её низкий социокультурный статус. Отсюда появление среди составляющих речевого акта оскорбления нестандартных лингвистических феноменов, определяющих инвектума не напрямую, выражающих отношение к нему с помощью этикетных формул приветствия-прощания и т.п. с использованием обращения, демонстрация речевого поведения посредством не слов, а звукоподражаний.

Так, представленный на исследование специалисту следующий речевой фрагмент отражает желание инвектора уйти от правовой ответственности, для чего он использует формулировки, которые скрыто определяют адресата его высказываний:

Мужчина в очках и свитере в полоску:Кругом одни долбо…бы!

Иванов:О! Какое ласковое слово…

Мужчина в очках и свитере в полоску:Да! Да! Но это не к вам относится! Не-не-не… это не к вам (машет ладонью вправо – влево) Не-не-не …А вот кругом такие мудаки, но не вы! (жест ладонью, описывающий траекторию полукруга)

Иванов:Это кто такие? Это кто такие?

Мужчина в очках и свитере в полоску:Это не вы! (с улыбкой машет ладонью, опуская кисть вниз)

Иванов: А кто это такие? (интонация улыбки)

Мужчина в очках и свитере в полоску:А вот вы посмотрите в зеркало! (указательный жест в виде поднятой вверх движущейся руки, поворачивается к камере спиной) Может, вы найдёте там кого-то.

Иванов:Кто должен в зеркало смотреть? Кто должен в зеркало смотреть? <…>

Мужчина в очках и свитере в полоску: Моя супруга пусть смотрит!

Иванов: А-а…то есть это вы ей так сказали? Да?

Мужчина в очках и свитере в полоску:Ну ей, и вам!

Иванов: И мне?

Мужчина в очках и свитере в полоску:И-и ва-а-ам! А чо…в зеркало не можете смотреть? (на видео отображается, что напротив говорящего находится зеркало).

О том, что реципиентом мужчины в очках и свитере в полоску выступает Иванов свидетельствуют вербальные и невербальные особенности беседы. К вербальным относится местоимение «вы», функция которого связывается с обращением: личное местоимение второго лица указывает на персону, к которой обращается говорящий, исключая при этом непринуждённость общения [26]. Иными словами, в рассматриваемом акте коммуникации «вы» служит для обозначения собеседника, а так как обращение направлено на одну персону (Иванов), то происходит нейтрализация признака грамматического числа (неразличение «ты» / «вы»), что указывает на признак снижения тона [11], когда «вежливое вы» становится «дистанцирующим» и отражает в стилистическом плане семантику «отчуждённости», «отсутствия близости». Взаимодействие между мужчиной в очках и свитере в полоску, а также Ивановым, таким образом, не носит дружеский характер, но определяет их как участников коммуникации, где Иванову отводится роль собеседника, обозначенного местоимением «вы» (фразы «Но это не к вам относится!», «Не-не-не … это не к вам!», «А вот кругом такие мудаки, но не вы!», «Это не вы!», «А вот вы посмотрите в зеркало!», «Может, вы найдёте там кого-то», «Ну ей, и вам», «И-и ва-а-ам!»).

Невербальная составляющая беседы определяет Иванова как реципиента по причине реализации в позе, жестах и взгляде мужчины в очках и свитере в полоску фатической информации о готовности и отказе от контакта. Тело говорящего то повёрнуто в сторону Иванова, при этом используются жесты указания на него с помощью поднятой вверх кисти руки, а взгляд устремляется наверх, где располагается Иванов, ведущий видеосъёмку (взгляд в камеру или немного выше неё), то поворачивается к Иванову спиной. Следовательно, взаимодействие подтверждается на кинесическом уровне, подразумевающем наличие в невербальной составляющей общения таких единиц, которые придают функционально-семантический характер позе, жестам и взглядам говорящего, обозначая тем самым его реципиента [32, с. 46].

Следовательно, высказывания мужчины в очках и свитере в полоску обращены к Иванову, при этом изложенные в них сведения («Кругом одни долбо…бы!», «А вот кругом такие мудаки <…>»), также относятся к указанной персоне. Доказательством тому выступают высказывания «Но это не к вам относится! Не-не-не…это не к вам! Не-не-не…», «<…> но не вы!», «Это не вы! (с улыбкой машет ладонью, опуская кисть вниз)», «А вот вы посмотрите в зеркало! (указательный жест в виде поднятой вверх движущейся руки <…>). Может, вы найдёте там кого-то», «Ну ей [супруге], и вам!». На первый взгляд содержащие в себе отрицание «не» фразы отражают семантику исключения из числа адресатов обобщения Иванова, что определяется смысловым содержанием частицы «не», однако многократное повторение отрицаний, использование иронии и антонимичных опровержениям конкретного адресата призыва («А вот вы посмотрите в зеркало»), предположения («Может, вы найдёте там кого-то») и обращения («Ну ей  [супруге], и вам!», «И-и ва-а-ам!»), реализующих намек как способ имплицитного (скрытого) речевого воздействия, свидетельствуют о том, что именно указанная персона выступает адресатом сообщений «Кругом одни долбо…бы!», «А вот кругом такие мудаки <…>». Автор высказываний «Но это не к вам относится! Не-не-не… это не к вам! Не-не-не…», «<…> Но не вы!», «Это не вы! (с улыбкой машет ладонью, опуская кисть вниз)» актуализирует семантику «отрицания» настолько концентрированно, что она приобретает тенденциозный характер, то есть становится гиперболизированной, перегруженной смакованием обозначаемого явления [22, с. 136-141]. В совокупности с мимикой, выражающей улыбку и выделяющей частицу «не» интонацией повтор способствует реализации иронии – стилистической фигуры, состоящей в употреблении слова или выражения в смысле обратном буквальному с целью насмешки [24, с. 155]. Иными словами, многократное повторение частицы «не» с её интонационным выделением выступает просодическим (относящимся к явлениям высоты тона, длительности, силы звука и т.п.) маркером иронии («<…> Высказывания, содержащие иронию, произносятся с маркированной интонацией, которая часто упоминается в научной литературе как “иронический тон голоса”» [30, с. 358], при этом ирония связывается с выделением противоречащего своему смыслу слова [9]), а появляющаяся на лице говорящего улыбка в контексте произнесения бранной речи определяется как кинесический маркер иронии («<…> Вежливая улыбка <…> считается плохим признаком человека, проявлением его неискренности, скрытности, нежелания обнаружить истинные чувства» [29, с. 53] – в данном случае улыбка приобретает характер «вежливой», так как беседа носит враждебный тон; улыбка «как знак невербальной коммуникации» передаёт иронию по отношению к своему собеседнику [5, с. 72]. Поскольку ирония является нарушением контекстуального соответствия и переворачивает смысл, отрицая традиционное значение слова [10, с. 997], то фразы с отрицанием «не», где Иванов позиционируется как лицо, к которому сообщения «Кругом одни долбо…бы!», «А вот кругом такие мудаки <…>» не относятся, следует интерпретировать иначе: адресатом выделенных высказываний выступает именно Иванов. Лексический уровень создания иронии связывается с несовпадением ожидаемого и высказанного [15, с. 22] по формуле отрицания того, что «на словах утверждается» [18, с. 188], но согласующегося при этом с коммуникативным намерением адресата [10, с. 997]. В данном случае выраженная иронически информация о том, что Иванов не имеет отношения к фразам о «долбо…бах» и «мудаках», опровергается несоответствием буквального смысла подразумеваемому и согласуется с коммуникативным намерением говорящего – обозначить моральный статус адресата.

По сути говорящий прибегает к скрытой форме выражения негативной оценки: он воздействует на адресата не прямо, а путём создания речевых импликатур – такого содержания высказываний, которое не выражается в словах буквально, но выводится из них на основе контекста и реализованных в нём речевых приёмов [22, с. 114]. Следовательно, мужчина в очках и свитере в полоску прибегает к скрытой речевой агрессии, целью которой является нанесение адресату Иванову морального и/или имиджевого ущерба (подобную цель всегда реализуют импликатуры, представленные в конфликтных речевых ситуациях [22, с. 124]). На определение говорящим Иванова как адресата сообщений «Кругом одни долбо…бы!» и «А вот кругом такие мудаки <…>» указывают также фразы «А вот вы посмотрите в зеркало!», «Может, вы найдёте там [в зеркале] кого-то», «Ну ей [супруге], и вам!», «И-и ва-а-ам!». Эти высказывания создают в диалоге алогичную «форму», когда заключительные высказывания начинают якобы противоречить фразам с отрицанием «не». Однако эта противоречивость снимается тенденциозным характером повторов местоимения «вы» и присутствующей в них иронией, а также реализацией в заключительных фразах о зеркале и их адресата продуктивного намёка.

Под продуктивным намёком в лингвоэкспертологии понимают такой способ косвенной передачи информации, при котором описание информации усложнено языковыми формами, а их содержание предполагает обязательную реконструкцию (угадывание), при этом непонимание скрытой составляющей смысла приводит к коммуникативной неудаче [1, с. 218]. Это означает, что декодирование адресатом скрытой информации связано с обязательным обнаружением смысла сказанного без каких-либо альтернативных интерпретаций.

В данном случае говорящий, предлагает Иванову посмотреть в зеркало («А вот вы посмотрите в зеркало») и определить результат этого действия («Может, вы найдёте там [в зеркале] кого-то»), что эквивалентно обозначению адресата сообщений о «долбо…ах» и «мудаках» по причине семантики «объекта» в слове «зеркало». Об этом свидетельствуют зафиксированные в лексикографических источниках дефиниции данного слова: «Гладкая, отшлифованная поверхность, отражающая находящихся перед ней предметы, а также специально изготовленное стекло для рассматривания своего отражения, для украшения стен и т.п. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях.Л. Толстой, Война и мир» [28]; «Предмет со стеклянной или металлической отполированной поверхностью, предназначенный для отображения того; что находится перед ним. Смотреться в зеркало»[27]; «Гладкая, отполированная поверхность, отражающая находящиеся перед ней предметы. Карманное зеркало»[3]; «Оптический прибор с гладкой отражающей свет поверхностью, используемый в быту и технике ♦Способность узнавать своё отражение в зеркале психологи считают одним из проявлением сознания»[25]. Определение «зеркала» как предмета для отражения указывает на возникающую в рассматриваемых высказываниях семантику «воспроизведения образа Иванова». То есть ответ на вопрос Иванова «А кто это <долбо…бы, мудаки> такие» в виде фраз «А вот вы посмотрите в зеркало! Может, вы найдёте там кого-то» подразумевает в эксплицитном (явном) плане значение указания на спрашивающего. Как правило, подобные продуктивные намёки используются говорящими для того, чтобы избежать обвинений в выражении нежелательной информации, однако обязательность реконструкции смысла сообщений приводит к тому, что сведения в любом случае поддаются «угадыванию», распознаванию [1, с. 221].

Следовательно, тенденциозный характер повторов местоимения «вы», реализуемый в высказываниях с отрицанием «не» приём иронии, противоречивость сообщений с указанием адресата фраз о «долбо…бах» и «мудаках» («не вы» – «вам»), использование намека с призывом посмотреть в зеркало и оценить результат действия определяют Иванова как адресата реплик «Кругом одни долбо…бы», «А вот кругом такие мудаки <…>».

• Таким образом, мужчина в очках и свитере выражает негативную оценку интеллектуальных свойств Иванова, правда, используя для этого имплицитные (скрытые) формы передачи информации: не называет адресата прямо, а косвенно апеллирует к нему; использует формулировку обобщения (лексическая единица «кругом» обозначает всеобъемлющее пространство, в которое несомненно входит место произнесения высказываний адресантом). Однако имплицитный характер высказываний не влияет на их речеактовый статус: декодирование адресата выделенных сообщений в качестве Иванова, негативная оценка его интеллектуальных данных, обозначение их социальной несостоятельности, обнаружение инвективной составляющей реализуют речевой акт оскорбления Иванова.

В другом речевом фрагменте инвектор прибегает к инвективной форме обращения, которая является частью интенции прощания, хотя для речевого акта оскорбления характерна интенция сообщения о факте, статусе или состоянии адресата (по типу «Ты – дебил!», «Вы – дебилы!»), а также использует вместо слов звукоподражания, где значение уже начинает приобретать речевое поведение в целом с учётом особенностей коммуникативной ситуации (звукоподражания представляют собой имитацию речи адресата, страдающего заиканием, что наделяет звукоподражания семантикой указания на «медицинские особенности» личности):

• Иванов:Да он боится, говорит!
• Женщина-блондинка(направляя лицо в камеру с улыбкой): Ф-да-дэ-бе-бе-бе-ве-ве…
• Мужчина в свитере в полоску(сначала вместе с женщиной, а потом отдельно с улыбкой): Ве-ве-бе-бе-бе-бе!
• <…>
• Иванов(в адрес мужчины в свитере в полоску и женщины-блондинки): Идите, отдохните лучше!
• Мужчина в футболке камуфляж:Погода хорошая.
• Мужчина в свитере в полоску(машет рукой, прощальный жест): До свидания! До свидания, дебилы!
• Выделенные звукоподражания и фраза «До свидания, дебилы!» также адресованы Иванову (во втором случае адресатом фразы также является мужчина в футболке под камуфляж, о чём свидетельствует форма множественного числа существительного «дебил» и соответствующие реплики в диалоге; так как перед специалистом вопрос о реализации речевого акта оскорбления в отношении данного лица не ставился, то в дальнейшем данная персона упоминаться будет лишь при необходимости). Об этом свидетельствуют как невербальные, так и вербальные особенности речевого поведения женщины-блондинки и мужчины в свитере в полоску. На невербальном уровне обращение к Иванову выражено направленностью лица и тела в сторону видеокамеры, взгляд также устремлён в неё либо выше, где находится снимающий. На вербальном уровне определение адресата связано с этикетной формулой «до свидания» и обращением «дебилы». Лексическая единица «до свидания» обозначает «прощальное приветствие» [3], следовательно, представляет собой маркер этикетной единицы общения, связанной с прощанием, реализация которой возможна лишь при наличии «автора» и «адресата» [13, с. 4]. Поскольку автором высказывания выступает мужчина в свитере в полоску, то его адресатом выступает Иванов, которому адресант машет рукой (жест прощания) в камеру. Слово «дебилы» на синтаксическом уровне выступает самостоятельным компонентом предложения, называющимся обращением. Обращение представляет собой имя в форме именительного падежа, обозначающего того, к кому адресована речь, то есть форма называния субъекта, на которого направлена речь, иногда сочетающаяся с экспрессивной оценкой, выражением субъективного отношения говорящего [26]. Так как основная функция обращения – конкретное адресование речи, то с учётом фамильярного тона и определения гиперонимической (родовой) принадлежности слова «дебилы» к понятию «ситуативный признак» адресатом фразы мужчины в свитере в полоску выступает Иванов (а также мужчина в футболке под камуфляж).
• На инвективный характер звукоподражаний и высказывания указывает их связь с семантикой «медицинского диагностирования». В случае со звукоподражанием значение приобретает такое качество речи адресата, как заикание (в постановлении о возбуждении дела об административном правонарушении от 16 декабря 2021 года отмечается, что мужчина в свитере в полоску занимался воспроизведением речи Иванова с подражанием заиканию, что определяет факт наличия нарушения речи с чистым повторением и/или пролонгацией звуков, слогов, слов, с частыми остановками и разрывами ритмического течения). Таким образом, речевая деятельность адресантов связывается не просто с неестественными ужимками и повторением слогов, а выступает проявлением речевой стратегии дискредитации, выражающейся в использовании лингвистических феноменов ликоповреждения в отношении людей с особенностями развития, инвалидностью, психическими расстройствами и хроническими заболеваниями. В лингвистическом плане эйблизм (системная дискриминация лиц с физическими и психическими расстройствами, заболеваниями, особенностями [6, с. 20]) может приобретать различные формы выражения: распространение слухов, бойкотирование, игнорирование, комментарии, речевые манипуляции «дружбой», частушки и дразнилки с яркой негативной оценкой [8, 23]. В данном случае адресанты используют такую форму «поругания» адресата как передразнивание – реплика, употребляющаяся в качестве типизированной пародийной реакции говорящего на неуместное с его точки зрения речевое действие партнера по коммуникативному акту [31, с. 673]. В лингвоэкспертной практике подобное речевое поведение связывается с попытками адресанта унизить, задеть, высмеять и обвинить адресата в наличии физических или психических особенностей [16, с. 24], медицинских диагнозов [16, с.108], создать ситуацию конфликта [7, с. 411], реализовать речевую тактику «поругания» [33, с. 22].

Приведённые примеры свидетельствуют о том, что составляющие речевого акта оскорбления не всегда могут быть выражены прямо. В этом случае специалисту необходимо определить наличие в высказываниях нестандартных лингвистических феноменов, которые могут характеризовать данный речевой акт. К таковым относятся непрямые формы выражения адресата, использование интенций без сообщений о состоянии, статусе лица, к которому они обращены, употребление несловесных речевых явлений – звукоподражаний, приобретающих инвективный характер в зависимости от особенностей адресата.

Список литературы

1. Баранов, А.Н. Лингвистическая экспертиза текста: теория и практика: Учебное пособие [Текст]/ А.Н. Баранов. М.: Издательство «Флинта: Наука», 2007. 592 с.

2. Бондаренко, Е.Н. Утверждение о факте и оскорбительное высказывание как объекты лингвистической экспертизы [Текст]/ Е.Н. Бондаренко // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2014, №10. Ч. 3. С. 54-57

3. Большой толковый словарь русского языка [Электронный ресурс]/ Большой толковый словарь русского языка. Под ред. С.А. Кузнецова. Режим доступа: http://www.gramota.ru/slovari/info/bts/

4. Бринев, К.И. Судебная лингвистическая экспертиза: методология и методика [Текст]/ К.И. Бринев. М.: Издательство «ФЛИНТА: Наука», 2014. 304 с.

5. Брутян, Л.Г. Улыбка в контексте межкультурной коммуникации [Текст]/ Л.Г. Брутян // Научный вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета. 2016, №4. С. 70-77

6. Васильева, Т.П. Волкодав, Т.В. Исследование эйблизма и инвалидности в арт-педагогике [Текст]/ Т.П. Васильева, Т.В. Волкодав // INTERNATIONAL SCIENTIFIC REVIEW. 2016, №17. С. 20-28

7. Верещака, Н.Ю. Вербальные и невербальные компоненты коммуникации, используемые при обращении к словам оппонента в ситуации конфликта [Текст]/ Н.Ю. Верещака // Мир науки, культуры, образования. 2020, №3. С.409-414

8. Воронцов, Д.Б. Особенности буллинга в школе [Текст]/ Д.Б. Воронцов // Вестник Череповецкого государственного университета. 2020, №2. С. 129-137

9. Гальперин, И.Р. Текст как объект лингвистического исследования [Текст]/ И.Р. Гальперин. М.: Издательство «КомКнига», 2007. 144 с.

10. Горностаева, А.А. Ирония как культурный и языковой феномен [Текст]/ А.А. Горностаева // Вестник Российского университета дружбы народов. 2019, №4. С.990-1002

11. Гранева, И.Ю Русское личное местоимение «Вы» в рамках коммуникативно-прагматического подхода [Текст]/ И.Ю. Гранева // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2011, №6. С. 136-139

12. Дементьев. В.В. Брань и межличностные отношения [Текст]/ В.В. Дементьев // «Злая лая матерная …»: сборник статей. Под. ред. В.И. Жельвиса. М.: Издательство «Ладомир», 2005. С.35-53

13. Дорфман, И.И. «Паспорт» речевого жанра приветствия/прощания (по модели Т.В. Шмелевой) [Текст]/ И.И. Дорфман // Научная мысль Кавказа. 2012, №1. С. 1-12

14. Елистратов, В.С. Словарь русского арго: Материалы 1980-1990 гг.: Около 9000 слов, 3000 идиоматических выражений [Текст]/ В.С. Елистратов. М.: Издательство «Русские словари», 2000. 694 с.

15. Иванцова, Е.А. Ирония как стилистический приём [Текст]/ Е.А. Иванцова // APRIORI. 2016, №3. С. 22

16. Кусов, Г.В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт: диссертация на соискан. уч. степ. к. фил. н. [Текст]/ Г.В. Кусов. Волгоград, 2004. 245 с.

17. Левин, Ю.И. Об общественных выражениях русского языка [Текст]/ Ю.И. Левин // Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Издательство «Языки русской культуры», 1998. С. 809-819

18. Махлин, В.А. Ирония [Текст]/ В.А. Ирония // Литературоведческий журнал. 2016, №39. С. 188-200

19. Мельник, Я. Словарь криминального и полукриминального мира: мат, сленг, жаргон [Электронный ресурс]/ Я. Мельник. Режим доступа: https://fenya.academic.ru

20. Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]/ Национальный… Режим доступа: http://www.ruscorpora.ru/

21. Ожегов, С.И., Шведова, Н.Ю. Толковый словарь русского языка [Текст]/ С.И. Ожегов и Н.Ю. Шведова. М.: Издательство «Азбуковник», 1999

22. Петрова, Н.Е., Рацибурская, Л.В. Язык современных СМИ: средства речевой агрессии [Текст]/ Н.Е. Петрова, Л.В. Рацибурская. М.: Издательство «Флинта: Наука», 2011. 160 с.

23. Погонцева, Д.В. Буллинг связанный с внешним обликом [Текст]/ Д.В. Погонцева // Азимут научных исследований: педагогика и психология. 2019, 1. С.359-361

24. Розенталь, Д.Э., Теленкова, М.А. Справочник по русскому языку. Словарь лингвистических терминов [Текст]/ Д.Э. Розенталь и др. М.: ООО «Издательство Оникс» – ООО «Издательство «Мир и Образование», 2008. – 624с.

25. Русский викисловарь [Электронный ресурс]/ Русский… Режим доступа: http://ru.wiktionary.org/wiki/%D0%97%D0%B0%D0%B3%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D0%B0

26. Русская грамматика [Электронный ресурс]/ Русская… Режим доступа: http://rusgram.narod.ru/

27. Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений [Электронный ресурс]/ Русский… Российская академия наук. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова; Под общей ред. Н.Ю. Шведовой. М.: Издательство «Азбуковник», 1998. Доступ из словарно-справочной системы «СЛОВАРИ.РУ».

28. Словарь русского языка [Электронный ресурс]/ Словарь… В 4-х т. /АН СССР, Ин-т рус. яз.; Под ред. А.П. Евгеньевой. М.: Издательство «Русский язык», 1981 – 1984. Доступ из словарно-справочной системы «СЛОВАРИ.РУ».

29. Стернин, И.А. Улыбка в русском коммуникативном поведении [Текст]/ И.В. Стернин // Русское и финское коммуникативное поведение. Воронеж, 2000. С. 52-60

30. Туяков, В.Н. Некоторые просодические маркеры иронии в звучащей речи [Текст]/ В.Н. Туяков // Преподаватель XXI века. 2014, №4. С. 356-360

31. Химик, В.В. Русская разговорная речь: осмеяние объекта [Текст]/ В.В. Химик // Грани слова: сборник научных трудов, посвящённых 65-летию профессора В.И. Мокиенко. М.: Издательство «ЭЛПИС», 2005. С.670-677

32. Хлыстова, В.Г. К вопросу о коммуникативной значимости кинесики [Текст]/ В.Г. Хлыстова // Вестник Вятского государственного университета. 2009, №4-2. С.44-47

33. Чесноков, И.И. Дискурсивная тактика поругания: косвенные формы объективации [Текст]/ И.И. Чесноков // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. 2014, №7. С. 19-24